Едва не пропустил дату. 100 лет назад 7 апреля 1925 пленум ЦК КП(б)У постановил перейти к форсированной украинизации УССР.
Начали с вывесок как при Петлюре, когда, заняв Киев, будущий лидер ОУН (запрещенная в России экстремистская организация) Коновалец распорядился сразу убрать все вывески на русском языке. Вскоре после пленума националистический академик Ефремов записал в дневнике:
«Сколько издевательств было о Коновальце, а теперь и сами тем же закончили».
Но, конечно, вывесками дело не ограничилось.
30 апреля 1925 вышло постановление «О мерах срочного проведения полной украинизации советского аппарата».
Госучреждениям и предприятиям предписывалось за 8 месяцев перейти на украинское делопроизводство, для этого все сотрудники по 4 часа в неделю после работы должны были изучать украинский.
А те из них, кто учить не хотели могли быть уволены без выходного пособия.
Однако процесс шел туго.
Проверка проведенная в апреле 1926 показала, что в наркоматах (то есть в министерствах) и торгово-промышленных предприятиях хорошо владело украинским около 14% служащих, а совсем не владела – почти половина. Если бы увольняли всех не знающих, работать было бы некому.
Тем не менее, к началу 1927-го только из центральных органов власти «за злостное нежелание учиться украинскому языку» уволили 3,2 % всех служащих. А устроиться на новое место им было сложно – тогда в СССР еще была массовая безработица.
Необходимость изъясняться на языке, которым не владело большинство жителей городов, создавало множество проблем.
Как писал своему приятелю харьковский адвокат Берман:
«Сейчас в суде настоящий цирк.Слушая любого защитника, покатываешься со смеху, это не речь, а бред на неизвестном языке».
По его словам, в суде ничего не понимали ни обвиняемые, ни свидетели, ни эксперты, ни народные заседатели, а иногда и председатель суда.
А визитные карточки этому адвокату пришлось заказывать в Москве, ибо в Харькове их не делали на русском языке.
Зато украинизаторы процветали.
Как вспоминает национал-коммунист Иван Майстренко, впоследствии сбежавший с гитлеровцами, за преподавание украинского в двух учреждениях он получал месячную зарплату «самого квалифицированного харьковского рабочего»,
хотя работал лишь по 8 часов в неделю.
Атмосфера украинизации начинала давать легальный выход национализму.
Самый популярный тогдашний украинский литератор, большевик с 1919 года Хвылевой выступил с лозунгом «Прочь от Москвы» и назвал фашизм «удачной и своевременной вылазкой».
Это было уже слишком, партия официально осудила Хвылевого, а также наркома просвещения Шумского за националистический уклон.
Но украинизация продолжалась: Шумского сменил Скрыпник, с именем которого связывают введение нового украинского правописания, нарочито оторванного от русского. Сейчас подобное правописание восстановили и вообще многое в тогдашней украинизации напоминало современную Украину.
Но все же памятников Пушкину тогда не сносили, а русский язык оставался обязательным предметом в школах.
Процесс тогда остановился лишь в 1930-е.
В послевоенные десятилетия в СССР об украинизации старались не вспоминать. В энциклопедиях не было статей об этом явлении.
Но в современной Украине опыт оказался востребован.
Хотя она и открещивается от коммунистического наследия, украинизаторы вроде Скрыпника декоммунизации не подлежат.
Памятники им продолжают стоять.
А для того, чтобы победили разум и справедливость, надо победить в СВО.
